Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света] - Игорь Тихорский

Борис, дрожа от возбуждения, отводит Евгения в сторону и тихо, но жарко шепчет: «Слышь, дружбан, как тебе это удается, а?» — «У нас с крупье договор. Я знаю, в каком кону что выпадет, да вот поставить не могу, сплошной облом. Решил для отвода глаз проиграть сперва, да бабок мало взял, и забыл».

И здесь Бориса озаряет. Заметьте, без всякой посторонней помощи. «Слышь, а давай я ставить буду, а барыш — пополам. Идет?»

Конечно, идет.

Борис делает ставки на номера, указанные Евгением, и регулярно выигрывает. Рядом с Борисом стоят, допустим, Сергей, Василий, Анатолий, Геннадий, Леонид и, чтобы украсить сцену, Зураб.

Вскоре Сергей и Василий, потеряв изрядную сумму, понимают, что их дурят, и бросают игру. Зураб так ничего и не понимает и продолжает ставить куда попало, а Анатолий, Геннадий и Леонид смекают, что выигрывают только ставки Бориса, и ставят туда же, куда и он, но гораздо больше. Когда Борис вновь угадывает, то деньги несчастного Зураба уже делят на четверых, причем Анатолий, Леонид и Геннадий получают больше, так как больше ставили.

Несколько раз ситуация повторяется, и в конце концов Борис, которому такое положение вещей, конечно, не нравится, соображает, что единственный способ победить конкурентов — это перекрыть их фишки, и, обменяв на них всю имеющуюся наличность, как свою, так и полученную только что, делает гигантскую ставку. Но и оставшаяся троица, желая увеличить капитал, повторяет его маневр, и вот уже рядом стоит, сложенное столбиком, поистине фантастическое количество фишек.

Финал, я думаю, предсказать легко.

Угадывает Зураб. Потом, обменяв фишки на наличность, гордо задрав голову, покидает казино.

Тут Борис, единственный, более или менее врубающийся в ситуацию, в гневе ищет Евгения, но того и след простыл. Самое смешное, однако, только начинается. Крупье мутным взором обводит местность и со словами: «Руке как-то неудобно», плавно тянет запонку на своем костюме. Запонка поддается, а вслед за ней показывается медная проволока. Присутствующие дружно ахают, а потерявший все, что имел, Борис бросается к крупье и вцепляется тому в глотку с истошным воплем: «Ах, жулье! Говори, кто твои сообщники!» Бориса, кстати, моментально оттаскивают Анатолий, Геннадий и Леонид, также потерявшие все, и доходчиво объясняют, что крупье, конечно, мошенник, но сообщник его именно Борис, чему есть множество свидетелей. Стало быть, пусть лучше Борис выдаст своих корешей.

Забавно, что они искренне верят в причастность Бориса, которого столь умело подставили, и который ничего об аферистах не знает. Потрясающе, кстати, что не знает жуликов и крупье, вообще не могущий вспомнить, чем он, собственно, последний час занимался.

Вот и вся история.

— Гипноз?

— Очевидно. И притом чрезвычайно сильный. Тут нужен профессионал, мастер. Обычным цыганам это не под силу.

— То-то игроки не оговаривали максимальные ставки.

— Нет-нет. Они не оговаривали максимальные ставки, так как каждый хотел выиграть все.

— И вы хотите сказать, что все крупье поддавались гипнозу?

— Представления не имею. Вряд ли. Но этот трюк удался раз семь. Пока их не задержали.

— А-а. — Я оживился, впервые за долгий срок. — Так их задержали? И осудили?

— Нет. Люди типа Бориса все отвергали, иначе их можно привлечь как соучастников. Они ведь сами желали сорвать банк. Жертвы вроде Анатолия и Леонида вообще представления не имели, о чем речь, они обычные игроки. Факт гипноза доказать нельзя. И потом: каждый мечтал разобраться с аферистами лично, без помощи суда, а для этого виновники должны быть на свободе.

— И разобрались?

— Оба сумели скрыться.

— Лучшее — враг хорошего.

— Правильно. Вообще-то, по слухам, жуликов трое, но судили двоих. О третьем даже не заикались.

— Ну-ка… Евгений — провокатор, Зураб — победитель. А кто третий?

— Игрок. Один из тех, кому приходит мысль ставить на номер Бориса. Но поскольку игроки друг с другом редко знакомы, третьего не вычислили.

— А уверены, что он был?

— Нет. Только слухи. Но слухам верить нельзя.

— Пример?

— Сколько угодно. Слухи гласили, будто я причастен к этой афере, и не только я. Попеременно назывались все владельцы крупных игорных домов.

— А это ложь? — Я искренне удивился.

— Хм…

— Извините. Тогда, если вы непричастны, назовите фамилии тех, кого судили.

— Я не сделаю этого.

— Почему?

— Скажем так: причины личного свойства.

— Я ведь все равно узнаю, причем легко.

— Отлично.

— А вы не хотите мне помочь?

— Не хочу. Вы и так получили слишком много, правда, ненужной мне информации. Да и зачем вам фамилии? При теперешнем стремительном техническом прогрессе они не играют абсолютно никакой роли. Их уже десять раз изменили, вместе с внешностью и паспортом.

Кому-то явно не по душе мои творческие изыскания. Или поиски? Десять минут назад мне позвонили. Хриплый мужской голос. Голос дебила, пардон, личности, не обремененной интеллектом.

— Чернышев?

— Ну.

— Зря ты влез в это, приятель. Ой, зря. Дай-ка задний ход. Пока есть чем. А то…

— Ты, кретин. Угрожай скорее, я спать иду.

— Ну поспать-то ты успеешь. Вдоволь. Долго спать будешь. И советуем: береги себя. Сиди дома, не посещай разных богатых дядей. Бо-бо сделаем. Понял, сосунок?

Ну что ж, все обстоятельно и понятно. Дешево и сердито. Без вопросов. Вот только интересно, почему это я — сосунок?

Глава 7

Ничто так не сокращает жизнь, как близость с чужой женой.

Дхарма

— Ладно, хва ломаться, пойдем. Небось опыт солидный. А ребеночка мы здесь оставим. Пущай развлекается. Э-э, куда! Ты, б… я тебя не отпускал… Мужик, тебе чего? Этот столик занят уже.

— Ты считать умеешь?

— Че? Ну, умею.

— Глянь сюда.

— О, волына! Откудова, браток?

— Так вот, даю десять секунд, чтобы ты отсюда исчез. Испарился. А то вес этой железки станет на восемнадцать граммов меньше.

— Это че, твоя телка? Так сразу надо…

— Шесть секунд.

— Э-э, все. Все. Ухожу уже…

— Четыре.

— Только не шмальни, псих! Видишь, исчезаю!

Я в кафе. Не в ресторане, не в баре, в обыкновенном кафе. Приличном кафе. Гражданский проспект, рекомендую.

Вообще-то я ствол с собой никогда не беру. А сейчас — как чувствовал. Зато здесь тепло.

— Спасибо.

— Бросьте. Вас зовут Юля, верно?

— Вы из милиции?

— Угу.

— Из какой-нибудь полиции нравов? Половые связи между людьми, не состоящими в браке?

— Вы бредите.

— Возможно. — Она серьезно кивнула. — Все перемешалось…

— Я из отдела ГУВД по расследованию убийств.

— Убийств? Я кого-то убила? Димка, прекрати. Иди лучше, подожди меня… Беги домой. Вот ключи.

— Пока, мам.

— Сколько ему лет?

— Скоро шесть.

— А сколько вы знакомы с Черновым?

— Простите, с кем?

— С Дмитрием.

— A-а… Вот вы о чем. С ним я год знакома, если вас это так интересует. И фамилии его не спрашивала. Для того чтобы спать с кем-то, не нужно знать фамилию.

Утром меня растолкала соседка Тамара. Растолкала в метафорическом смысле, поскольку спим мы в разных комнатах. Тамара просто вдребезги разбила дверь и крикнула:

— Никита Валентинович, какая-то девушка звонит. По работе, должно быть.

Трубку я взял.

— Привет, Никитушка.

— Хеллоу, май бэби, как у вас говорится.

— Здорово, ты бодр и весел.

— Еще бы, в семь утра в выходной в трусах и босиком стоять на советском линолеуме. Или паркете.

— Ну извини, май лав. Моя подруга Шилли, случалось, говаривала: «Кто рано встает…»

— Тому Бог дает. А твоя подруга не говаривала, откуда она сперла сию мудрость?

— Собственно, я по поручению того кретина, мужа, короче. Маковкин, жлобина, ждет тебя сегодня через три часа в скверике возле Казанского собора.

— Он что, сдурел?! Мороз и солнце, день чудесный! Пускай в морге ждет, там еще холоднее! Козел!

— Ого! Обязательно, следующая встреча в морге, а эта — в скверике у Казанского собора. Гуд бай, и надеюсь, когда ты опять окажешься в одних трусах, я буду поблизости.

— Стой, стой. Откуда у тебя мой номер телефона?

— Ну, даешь. Элементарно, Ватсон, спасибо, в частности, купюрам со многими ноликами.

Маковкин практически не изменился. Лишь малость поседел. Габариты и мужественное выражение лица он сохранил.

Юрий Никитич степенно расхаживал вокруг гранитного валуна, скрытого снегом. На валуне выбит год — 18… Дальше не разобрать, снег. Маковкин упакован в сапоги, черные брюки и длиннющее коричневое пальто. Плюс черные усы, настоящие.

— Здорово, Чернышев.